Стью
Название: Три разговора.
Автор: Дайел
Фэндом: жизнь)
Жанр: романс
Пейринг: Стивен Фрай/Хью Лори, но на самом деле это совсем не пейринг)
Рейтинг: PG-13.
Дисклаймер: эти замечательные люди принадлежат только сами себе и Англии.)
Особая благодарность: песне Richard Marx "Right Here Waiting" и клипу на нее с Фраем и Лори)
Саммари: Как в вальсе - счет на три. Три шага, словно холодная волна поднялась, опустилась и схлынула, оставив голые камни, и кажется - это все, целая жизнь миновала. Но это - только кажется, потому что Феникс имеет чудесное свойство возрождается из пепла. Как душа.
Если ей позволить.
Примечание. В тексте использован 60й сонет Шекспира. Его перевод - здесь:
Как движется к земле морской прибой,
Так и ряды бессчетные минут,
Сменяя предыдущие собой,
Поочередно к вечности бегут.
Младенчества новорожденный серп
Стремится к зрелости и наконец,
Кривых затмений испытав ущерб,
Сдает в борьбе свой золотой венец.
Резец годов у жизни на челе
За полосой проводит полосу.
Все лучшее, что дышит на земле,
Ложится под разящую косу.
Но время не сметет моей строки,
Где ты пребудешь смерти вопреки!
1.
Парень из Оксфорда, с которым его познакомили насчет несчастной постановки … , о которой он уже вовсе пожалел, что ввязался, оказался странным. Обычно когда новые люди понимали, что он не любит прикосновений и любит оставлять для себя большое личное пространство, либо раздражались, либо просто принимали правила, и все шло по привычной колее. Причем большинство, как ни удивительно, относились именно ко второй категории – у него не было особой вражды ни с кем в университете.
Этот Стивен, кажется, просто не желал замечать «личного пространства» Лори. Нет, не переходил каких-то там границ (хотя заботливые люди успели рассказать, что тот слывет ловеласом и оказывает явное предпочтение мальчикам), но неизменно дотрагивался до его плеча, приветствуя, а когда они разбирали в мельчайших подробностях сценарии в помещении кружка, садился слишком близко. Так близко, что Хью отодвигался. Стивен, не смущаясь и не прерывая разговора, придвигался снова. И так до тех пор, пока младший из двух студентов, в конце концов, не упал с края деревянной скамьи в один из вечеров. И так удивился, что принял протянутую руку и помощь старшего . А Фрай усадил его обратно, но не отпустил ладонь… Хью потянул, но высвободиться не смог, а вырываться постеснялся.
- Ты не любишь, когда к тебе прикасаются. Почему?
- П-просто не люблю. Вернемся к этому?.. – Кивок на бумаги.
- Конечно. – Чудная полуулыбка Стивена. Тот был совсем не красив, но отчетливая аура обаяния, которая от него исходила, была несомненной. А лично на взгляд Хью, это было куда важнее правильных черт лица. Самого себя он ни к красивым, ни к обаятельным не относил – так, что-то средне-серое и скучное. Разве что голова соображает неплохо, да играть он немного умеет. В студенческом театре Итона. – Обязательно вернемся. Ты их боишься? Почему?
- Ничего я не боюсь. – Раньше чем опомнился. – Стив, слушай, что мы на ерунду время тратим, у нас еще…
- Мы разговариваем. О тебе. И это не ерунда. – Спокойствие у Фрая было истинно английское. - Я держу тебя за руку, показывая этим, что готов к контакту, что ты мне небезразличен и мне действительно интересен этот разговор. Это позволяет мне лучше чувствовать тебя, твое настроение – как и наоборот. Сейчас, например, у тебя задрожали пальцы, но тебе не холодно. Больно я тебе тоже не делаю. Чего ты боишься?
- Я не понимаю, что ты от меня хочешь. – Стивен говорил настолько ровно и открыто, что Хью ответил честно – неожиданно для себя. Можно же было сказать… ну, хоть то, что он опасается репутации собеседника. И перевести все в шутку. – Что надо будет делать потом, после…
- Ничего. С чего ты решил, что нужно будет делать что-то?
- Просто так друг к другу не прикасаются!
-Почему? Мне удобнее прикасаться к человеку, который мне симпатичен. Не обязательно с точки зрения сексуальности, хотя ты очень привлекателен, знаешь ли. Я хотел бы и дальше с тобой общаться, когда мы подготовим эту постановку. Я могу сделать так… - И Хью задержал дыхание, когда его мягко притянули к другому человеку, на пару секунд заключив в теплые объятия… и отпустили. Но все еще держа за руку. Темные лукавые глаза Стивена смотрели ровно так же, как прежде. Как две недели назад, в первую встречу. - …И это не будет чем-то из ряда вон выходящим. Не будет требовать от тебя никаких ответных слов, действий, обязательств. Это просто прикосновение, Хью. Оно не смертельно. И даже не больно – в большинстве случаев.
Для Хью с его воспитанием такое… мировосприятие было в новинку. Но то, что Стивен не врет, он откуда-то знал.
2.
…Кружащее голову удовольствие медленно вытекало, уходило из тела, оставляя приятную истому, тяжелое дыхание и легкое сожаление – все самое лучшее длится лишь миг, а иначе – разве было бы оно лучшим?
- Like as the waves make towards the pebbled shore,
So do our minutes hasten to their end;
Each changing place with that which goes before,
In sequent toil all forwards do contend.
О да! Вот уж что правда, то правда – секс сближает, и еще как сближает! Хотя… признаться честно, они и до того, как стали вместе спать, иной раз ловили мысли друг друга. Хью говорил – случайность. И слышал в ответ – случайностей не бывает, мальчик мой. Сперва это «мальчик мой» было доброй шуткой, потом стало чем-то очень родным и близким – как улыбка человека, возле которого он сейчас лежал, блаженно переводя дыхание и свободно раскинувшись на прохладных простынях.
Что ж… классика – значит, классика! Хью улыбнулся, одним гибким движением перевернулся на живот и оперся локтями на грудь Стивена, закинувшего руки за голову и уже успевшего найти себе подушку, спиханную недавно на самый край удобной широкой кровати. Голубые глаза сверкнули, идеально выверенные тона и полутона голоса, громкость голоса и выразительность и, разумеется, дикция. Ох уже эта дикция, которой замучили его, бедного несчастного студента, и итонские учителя, и сам Стивен!..
- Nativity, once in the main of light,
Crawls to maturity, wherewith being crown'd,
Crooked elipses 'gainst his glory fight,
And Time that gave doth now his gift confound.
На эту полуулыбку просто невозможно не ответить! Нет, Хью бы променял свои голубые глаза на какие-нибудь там карие или зеленые, лишь бы уметь так улыбаться! Что по спине бегают мурашки, и так хорошо на душе – тепло, легко и свободно, и еще спокойно. И можно провести подушечками пальцев по улыбающимся губам. Дотронуться до щеки, подумать «не мешало бы тебе побриться, Стивен», убрать пару прядок со его лба… кинуть их обратно и попробовать куснуть за нос, беззвучно смеясь, - потому что можно, только вот сейчас, в такие минуты после близости, рождающей удивительное доверие…
Но на его губы тоже ложится палец в жесте «тш-ш – рано кусаться, раз уж начали, стоит закончить». И хотя Хью не очень любит третье четверостишье этого сонета, но – разве поспоришь с его старшим другом? Нет. Потому что не хочется спорить.
- Time doth transfix the flourish set on youth
And delves the parallels in beauty's brow,
Feeds on the rarities of nature's truth,
And nothing stands but for his scythe to mow…
К тому же… черт побери, только Стивен умеет т а к читать вслух Шекспира! Собственно говоря, звучание голоса Стивена нравится Хью в принципе, всегда – хоть в магазине, хоть в постели, хоть на сцене, хоть по телевизору, разве что когда Фрай кричит , не очень приятно. Но – это бывает чрезвычайно редко, к счастью. Ни один из тех, кого Хью знает, не умеет так играть интонациями, так тонко регулировать дыхание, паузы, ритмику стихотворной либо прозаической речи, при этом внешне легко, будто – так и должно быть, и это не стоило ему ни капли того каторжного труда, которым это мастерство достается…
Чуть приподнятые брови. Последние две строки - за ним. Слог Шекспира завораживает каждый раз – настолько, что чуть холодеет внутри от лишь краткого прикосновения к Гению. Тому, что не исчезнет, пройдет сквозь века и тысячелетия… останется, даже когда ничего больше не будет.
- And yet to times in hope my verse shall stand,
Praising thy worth, despite his cruel hand.
Человеческий голос не соответствует этим строкам. Человек – слишком мимолетное, недолговечное создание по сравнению с ними… но вот ведь странность. Человек их создал. И ни один голос больше не может вдохнуть в них жизнь…
Поцелуй в висок. Холодок вечности и мыслей о бездне времен отступает перед теплом объятий. И эти объятия – это тоже человек. Стивен. Вдвоем с ним смотреть в вечность и читать Шекспира не страшно.
- О да… - шепчет на ухо смеющийся голос. – Только мы, видимо, размышляем о вечности и поэзии лежа друг на друге голышом… причем некоторые из нас – даже задницей кверху!..
Хью моргает – и через секунду хохочет как сумасшедший, утыкаясь носом в плечо Стивена и кожей чувствуя, что тот улыбается.
3.
- Тебе нужно сменить обстановку. Причем сделать это следовало уже довольно давно, мальчик мой.
Высокий стакан. Свежевыжатый апельсиновый сок мутный и слишком остро-кислый, хоть и полезный. Сквозь него не просвечивает ни дороги, ни соседних зонтов уличной кафешки, ни домов вдоль дороги...
- Нет.
Стивен вздыхает. Вообще-то сквозь сок этого тоже не видно, а сквозь шум Кенсигтон-роуд - не слышно, но Хью знает. Чувствует. Жаль только, нельзя сказать – как самого себя. Когда между двумя людьми стоят еще пятеро (Джо, их дети и этот рыжий оператор Стивена) – какая угодно связь поблекнет и истончится. Как масло, которое намазывают на слишком большой и толстый кусок хлеба…
Стакан опускается обратно на столик. Человек напротив него помешивает ложечкой чай в белой широкой чашке. Английская классика… черт бы ее побрал. В пятнадцать лет ты хочешь изменить мир целиком, прекратить войны и установить демократию везде и не соглашаешься на меньшее…
- Почему?
О, в этом весь Фрай. В каверзных и очень четких вопросах. Только вот незадача, весь Лори – в похожих ответах.
- Зачем? Это ничего не изменит. Ничто не пропадет – ничто не появится, если я сменю страну работы.
Это правда. Джо не изменится, это точно. Дети у него золотые – парни все видят, а дочурка, даром что кроха, - будто чувствует, что не так что-то у мамы с папой. Хотя и он, и жена готовы за детей душу продать, это их роднит… это и, кажется, ничего больше. Ну, общий дом и доходы. Но когда Хью начал зарабатывать более-менее приличные деньги, этот фактор отошел на задний план – да и никогда не играл решающей роли, по чести сказать.
Глоток сока. Смотреть вполне можно в стакан, а не в глаза лучшего друга. Учителя. Старшего брата. Любовника. Проще сказать, кем для него не был Стивен.
- Вам с Джо не помешает отдохнуть друг от друга.
- И что? – Слишком быстро. Слишком резко. – Отдохнем, а дальше? Дети, наш дом, пятнадцать лет жизни – взять и растереть, если я вдруг решу, что зря тогда на ней женился?!
Вот оно и сказано. Зря женился. Оговорка… хотя они на пару всегда смеялись над Фрейдом. С другой стороны – лучшие сюжеты для программы рождались именно в постели, либо после сна, либо после секса. Так что…
- Ты избегаешь возвращаться домой по вечерам. – Спокойствие не изменяло Фраю. Почти никогда. И – нет, не сейчас. Глоток ароматного крепкого чая… наверное, в этой кафешке его неплохо заваривают, иначе Стивен ни за что бы сюда не приходил. – Ищешь предлоги и не признаешься себе, что это именно предлоги. – Тихий звон чашки о блюдце. – Соглашайся на роль этого администратора.
- Ты видел сценарий. Говоря откровенно, это не сюжет, а чья-то халтура. Бездарная.
- Так сделай ее одаренной. – Фрай улыбнулся, наклонив голову и знакомо приподняв бровь: - Не бывает плохих фильмов, бывают плохие актеры. Это раз. Каждый имеет право на ошибку… хотя после «Fortysomething» ошибкой не считается даже этот сценарий. Это два. И три – тебе нужно сменить обстановку. – С нажимом, который в голосе у него появлялся очень редко. Хью изучил мельчайшие оттенки этого голоса и мог сказать точно. – Поверь мне. А за пару-другую месяцев старая добрая Англия никуда не денется…
В апельсиновом соке откуда-то взялась соленая горечь морской соли. Глупость… хотя чего ждать от острова? Даже сквозь бензин иногда пробивается…
- Ты сам сказал, мальчик мой, - это ничего не изменит. – Чай не интересовал Стивена. Не теперь. – А если так – почему нет? Трансатлантический перелет – это не больно и не навсегда. И я не буду любить тебя меньше, если ты будешь чуть дальше соседнего города, уверяю тебя. К тому же… - Угол рта Фрая неудержимо пополз вверх. – К тому же, это будет «Полет Феникса». Как бы там не было.
Стивен был прав. Стивен всегда был прав. Хью одним глотком допил сок и передернул плечами – ветерок был отнюдь не теплым, и на небе уже собирались очередные низкие тучи…
Не стоило себя обманывать. Впереди не было ничего. Только плохой фильм, идиотский акцент Штатов, терзающий приученный к правильному английскому слух, и океан. Бесконечный океан, разделяющий – день за днем. И белый холодный прибой.
- Хорошо. Наверное, так действительно будет лучше.
Если не для него – то хотя бы для остальных.
Название: Три разговора.
Автор: Дайел
Фэндом: жизнь)
Жанр: романс
Пейринг: Стивен Фрай/Хью Лори, но на самом деле это совсем не пейринг)
Рейтинг: PG-13.
Дисклаймер: эти замечательные люди принадлежат только сами себе и Англии.)
Особая благодарность: песне Richard Marx "Right Here Waiting" и клипу на нее с Фраем и Лори)
Саммари: Как в вальсе - счет на три. Три шага, словно холодная волна поднялась, опустилась и схлынула, оставив голые камни, и кажется - это все, целая жизнь миновала. Но это - только кажется, потому что Феникс имеет чудесное свойство возрождается из пепла. Как душа.
Если ей позволить.
Примечание. В тексте использован 60й сонет Шекспира. Его перевод - здесь:
Как движется к земле морской прибой,
Так и ряды бессчетные минут,
Сменяя предыдущие собой,
Поочередно к вечности бегут.
Младенчества новорожденный серп
Стремится к зрелости и наконец,
Кривых затмений испытав ущерб,
Сдает в борьбе свой золотой венец.
Резец годов у жизни на челе
За полосой проводит полосу.
Все лучшее, что дышит на земле,
Ложится под разящую косу.
Но время не сметет моей строки,
Где ты пребудешь смерти вопреки!
1.
Парень из Оксфорда, с которым его познакомили насчет несчастной постановки … , о которой он уже вовсе пожалел, что ввязался, оказался странным. Обычно когда новые люди понимали, что он не любит прикосновений и любит оставлять для себя большое личное пространство, либо раздражались, либо просто принимали правила, и все шло по привычной колее. Причем большинство, как ни удивительно, относились именно ко второй категории – у него не было особой вражды ни с кем в университете.
Этот Стивен, кажется, просто не желал замечать «личного пространства» Лори. Нет, не переходил каких-то там границ (хотя заботливые люди успели рассказать, что тот слывет ловеласом и оказывает явное предпочтение мальчикам), но неизменно дотрагивался до его плеча, приветствуя, а когда они разбирали в мельчайших подробностях сценарии в помещении кружка, садился слишком близко. Так близко, что Хью отодвигался. Стивен, не смущаясь и не прерывая разговора, придвигался снова. И так до тех пор, пока младший из двух студентов, в конце концов, не упал с края деревянной скамьи в один из вечеров. И так удивился, что принял протянутую руку и помощь старшего . А Фрай усадил его обратно, но не отпустил ладонь… Хью потянул, но высвободиться не смог, а вырываться постеснялся.
- Ты не любишь, когда к тебе прикасаются. Почему?
- П-просто не люблю. Вернемся к этому?.. – Кивок на бумаги.
- Конечно. – Чудная полуулыбка Стивена. Тот был совсем не красив, но отчетливая аура обаяния, которая от него исходила, была несомненной. А лично на взгляд Хью, это было куда важнее правильных черт лица. Самого себя он ни к красивым, ни к обаятельным не относил – так, что-то средне-серое и скучное. Разве что голова соображает неплохо, да играть он немного умеет. В студенческом театре Итона. – Обязательно вернемся. Ты их боишься? Почему?
- Ничего я не боюсь. – Раньше чем опомнился. – Стив, слушай, что мы на ерунду время тратим, у нас еще…
- Мы разговариваем. О тебе. И это не ерунда. – Спокойствие у Фрая было истинно английское. - Я держу тебя за руку, показывая этим, что готов к контакту, что ты мне небезразличен и мне действительно интересен этот разговор. Это позволяет мне лучше чувствовать тебя, твое настроение – как и наоборот. Сейчас, например, у тебя задрожали пальцы, но тебе не холодно. Больно я тебе тоже не делаю. Чего ты боишься?
- Я не понимаю, что ты от меня хочешь. – Стивен говорил настолько ровно и открыто, что Хью ответил честно – неожиданно для себя. Можно же было сказать… ну, хоть то, что он опасается репутации собеседника. И перевести все в шутку. – Что надо будет делать потом, после…
- Ничего. С чего ты решил, что нужно будет делать что-то?
- Просто так друг к другу не прикасаются!
-Почему? Мне удобнее прикасаться к человеку, который мне симпатичен. Не обязательно с точки зрения сексуальности, хотя ты очень привлекателен, знаешь ли. Я хотел бы и дальше с тобой общаться, когда мы подготовим эту постановку. Я могу сделать так… - И Хью задержал дыхание, когда его мягко притянули к другому человеку, на пару секунд заключив в теплые объятия… и отпустили. Но все еще держа за руку. Темные лукавые глаза Стивена смотрели ровно так же, как прежде. Как две недели назад, в первую встречу. - …И это не будет чем-то из ряда вон выходящим. Не будет требовать от тебя никаких ответных слов, действий, обязательств. Это просто прикосновение, Хью. Оно не смертельно. И даже не больно – в большинстве случаев.
Для Хью с его воспитанием такое… мировосприятие было в новинку. Но то, что Стивен не врет, он откуда-то знал.
2.
…Кружащее голову удовольствие медленно вытекало, уходило из тела, оставляя приятную истому, тяжелое дыхание и легкое сожаление – все самое лучшее длится лишь миг, а иначе – разве было бы оно лучшим?
- Like as the waves make towards the pebbled shore,
So do our minutes hasten to their end;
Each changing place with that which goes before,
In sequent toil all forwards do contend.
О да! Вот уж что правда, то правда – секс сближает, и еще как сближает! Хотя… признаться честно, они и до того, как стали вместе спать, иной раз ловили мысли друг друга. Хью говорил – случайность. И слышал в ответ – случайностей не бывает, мальчик мой. Сперва это «мальчик мой» было доброй шуткой, потом стало чем-то очень родным и близким – как улыбка человека, возле которого он сейчас лежал, блаженно переводя дыхание и свободно раскинувшись на прохладных простынях.
Что ж… классика – значит, классика! Хью улыбнулся, одним гибким движением перевернулся на живот и оперся локтями на грудь Стивена, закинувшего руки за голову и уже успевшего найти себе подушку, спиханную недавно на самый край удобной широкой кровати. Голубые глаза сверкнули, идеально выверенные тона и полутона голоса, громкость голоса и выразительность и, разумеется, дикция. Ох уже эта дикция, которой замучили его, бедного несчастного студента, и итонские учителя, и сам Стивен!..
- Nativity, once in the main of light,
Crawls to maturity, wherewith being crown'd,
Crooked elipses 'gainst his glory fight,
And Time that gave doth now his gift confound.
На эту полуулыбку просто невозможно не ответить! Нет, Хью бы променял свои голубые глаза на какие-нибудь там карие или зеленые, лишь бы уметь так улыбаться! Что по спине бегают мурашки, и так хорошо на душе – тепло, легко и свободно, и еще спокойно. И можно провести подушечками пальцев по улыбающимся губам. Дотронуться до щеки, подумать «не мешало бы тебе побриться, Стивен», убрать пару прядок со его лба… кинуть их обратно и попробовать куснуть за нос, беззвучно смеясь, - потому что можно, только вот сейчас, в такие минуты после близости, рождающей удивительное доверие…
Но на его губы тоже ложится палец в жесте «тш-ш – рано кусаться, раз уж начали, стоит закончить». И хотя Хью не очень любит третье четверостишье этого сонета, но – разве поспоришь с его старшим другом? Нет. Потому что не хочется спорить.
- Time doth transfix the flourish set on youth
And delves the parallels in beauty's brow,
Feeds on the rarities of nature's truth,
And nothing stands but for his scythe to mow…
К тому же… черт побери, только Стивен умеет т а к читать вслух Шекспира! Собственно говоря, звучание голоса Стивена нравится Хью в принципе, всегда – хоть в магазине, хоть в постели, хоть на сцене, хоть по телевизору, разве что когда Фрай кричит , не очень приятно. Но – это бывает чрезвычайно редко, к счастью. Ни один из тех, кого Хью знает, не умеет так играть интонациями, так тонко регулировать дыхание, паузы, ритмику стихотворной либо прозаической речи, при этом внешне легко, будто – так и должно быть, и это не стоило ему ни капли того каторжного труда, которым это мастерство достается…
Чуть приподнятые брови. Последние две строки - за ним. Слог Шекспира завораживает каждый раз – настолько, что чуть холодеет внутри от лишь краткого прикосновения к Гению. Тому, что не исчезнет, пройдет сквозь века и тысячелетия… останется, даже когда ничего больше не будет.
- And yet to times in hope my verse shall stand,
Praising thy worth, despite his cruel hand.
Человеческий голос не соответствует этим строкам. Человек – слишком мимолетное, недолговечное создание по сравнению с ними… но вот ведь странность. Человек их создал. И ни один голос больше не может вдохнуть в них жизнь…
Поцелуй в висок. Холодок вечности и мыслей о бездне времен отступает перед теплом объятий. И эти объятия – это тоже человек. Стивен. Вдвоем с ним смотреть в вечность и читать Шекспира не страшно.
- О да… - шепчет на ухо смеющийся голос. – Только мы, видимо, размышляем о вечности и поэзии лежа друг на друге голышом… причем некоторые из нас – даже задницей кверху!..
Хью моргает – и через секунду хохочет как сумасшедший, утыкаясь носом в плечо Стивена и кожей чувствуя, что тот улыбается.
3.
- Тебе нужно сменить обстановку. Причем сделать это следовало уже довольно давно, мальчик мой.
Высокий стакан. Свежевыжатый апельсиновый сок мутный и слишком остро-кислый, хоть и полезный. Сквозь него не просвечивает ни дороги, ни соседних зонтов уличной кафешки, ни домов вдоль дороги...
- Нет.
Стивен вздыхает. Вообще-то сквозь сок этого тоже не видно, а сквозь шум Кенсигтон-роуд - не слышно, но Хью знает. Чувствует. Жаль только, нельзя сказать – как самого себя. Когда между двумя людьми стоят еще пятеро (Джо, их дети и этот рыжий оператор Стивена) – какая угодно связь поблекнет и истончится. Как масло, которое намазывают на слишком большой и толстый кусок хлеба…
Стакан опускается обратно на столик. Человек напротив него помешивает ложечкой чай в белой широкой чашке. Английская классика… черт бы ее побрал. В пятнадцать лет ты хочешь изменить мир целиком, прекратить войны и установить демократию везде и не соглашаешься на меньшее…
- Почему?
О, в этом весь Фрай. В каверзных и очень четких вопросах. Только вот незадача, весь Лори – в похожих ответах.
- Зачем? Это ничего не изменит. Ничто не пропадет – ничто не появится, если я сменю страну работы.
Это правда. Джо не изменится, это точно. Дети у него золотые – парни все видят, а дочурка, даром что кроха, - будто чувствует, что не так что-то у мамы с папой. Хотя и он, и жена готовы за детей душу продать, это их роднит… это и, кажется, ничего больше. Ну, общий дом и доходы. Но когда Хью начал зарабатывать более-менее приличные деньги, этот фактор отошел на задний план – да и никогда не играл решающей роли, по чести сказать.
Глоток сока. Смотреть вполне можно в стакан, а не в глаза лучшего друга. Учителя. Старшего брата. Любовника. Проще сказать, кем для него не был Стивен.
- Вам с Джо не помешает отдохнуть друг от друга.
- И что? – Слишком быстро. Слишком резко. – Отдохнем, а дальше? Дети, наш дом, пятнадцать лет жизни – взять и растереть, если я вдруг решу, что зря тогда на ней женился?!
Вот оно и сказано. Зря женился. Оговорка… хотя они на пару всегда смеялись над Фрейдом. С другой стороны – лучшие сюжеты для программы рождались именно в постели, либо после сна, либо после секса. Так что…
- Ты избегаешь возвращаться домой по вечерам. – Спокойствие не изменяло Фраю. Почти никогда. И – нет, не сейчас. Глоток ароматного крепкого чая… наверное, в этой кафешке его неплохо заваривают, иначе Стивен ни за что бы сюда не приходил. – Ищешь предлоги и не признаешься себе, что это именно предлоги. – Тихий звон чашки о блюдце. – Соглашайся на роль этого администратора.
- Ты видел сценарий. Говоря откровенно, это не сюжет, а чья-то халтура. Бездарная.
- Так сделай ее одаренной. – Фрай улыбнулся, наклонив голову и знакомо приподняв бровь: - Не бывает плохих фильмов, бывают плохие актеры. Это раз. Каждый имеет право на ошибку… хотя после «Fortysomething» ошибкой не считается даже этот сценарий. Это два. И три – тебе нужно сменить обстановку. – С нажимом, который в голосе у него появлялся очень редко. Хью изучил мельчайшие оттенки этого голоса и мог сказать точно. – Поверь мне. А за пару-другую месяцев старая добрая Англия никуда не денется…
В апельсиновом соке откуда-то взялась соленая горечь морской соли. Глупость… хотя чего ждать от острова? Даже сквозь бензин иногда пробивается…
- Ты сам сказал, мальчик мой, - это ничего не изменит. – Чай не интересовал Стивена. Не теперь. – А если так – почему нет? Трансатлантический перелет – это не больно и не навсегда. И я не буду любить тебя меньше, если ты будешь чуть дальше соседнего города, уверяю тебя. К тому же… - Угол рта Фрая неудержимо пополз вверх. – К тому же, это будет «Полет Феникса». Как бы там не было.
Стивен был прав. Стивен всегда был прав. Хью одним глотком допил сок и передернул плечами – ветерок был отнюдь не теплым, и на небе уже собирались очередные низкие тучи…
Не стоило себя обманывать. Впереди не было ничего. Только плохой фильм, идиотский акцент Штатов, терзающий приученный к правильному английскому слух, и океан. Бесконечный океан, разделяющий – день за днем. И белый холодный прибой.
- Хорошо. Наверное, так действительно будет лучше.
Если не для него – то хотя бы для остальных.