- Итак, Стивен обольстил тебя и увлек в мир комедии... - Верно. Обольстил – это правильное слово... Больше его не используй. (с)
17.12.2009 в 13:48
Пишет happyprince:НАЧАЛО (Фрай/Лори)
В июле прошлого года я узнала, кто такой Стивен Фрай, пару месяцев до этого я узнала, кто такой Хью Лори. С тех пор моя жизнь уже никогда не была той же. Это фик, был первым, на который я наткнулась в сети. Прошло полтора года, а я помню его почти наизусть.
Название: НАЧАЛО
Автор: Sky Blue Reverie skyblue-reverie.livejournal.com/16822.html
Пейринг: Стивен Фрай/Хью Лори
Категория: NC-17
Кол-во слов: приблизительно 5000
Добавлено (27.07.2008, 00:14)
Возможно ли переоценить важность моей встречи с Хью Лори? читать дальшеСамо течение моей жизни было грубо повернуто в сторону, и мое существование отныне вращалось только вокруг него. Всегда. Конечно, я влюбился в него немедленно. Мои чувства к Мэттью, самому первому мальчику, которого я любил, были одинокой каплей английского дождя по сравнению с тропическим цунами моей любви к Хью. Она переполняла меня, поглощала мою душу. Она все еще пожирает меня.
Эмма Томпсон представила нас друг другу на вечеринке во время Эдинбургского фестиваля 1980 года. Это предложение способно выразить только убогую, биографическую скуку этого факта, но даже и близко не приведет к пониманию жизненной его глубины – ощущению, которое я остро осознал в тот момент, когда это произошло. Я пожал его руку, взглянул в невозможно голубые глаза, и со мной было покончено, finito, caput. Сердце замертво рухнуло в желудок, и возмутительные поверхностно-сладенькие стихи засочились из моих глубин. Любовь с первого взгляда, какое отвратительное клише, но я на собственной шкуре пережил доказательства ее существования. К счастью для меня, мой рот продолжал выплевывать бессвязные остроты, в то время как мои внутренности беспомощно сжимались, член болезненно твердел, а мое сердце, как упоминалось раньше, сдалось и выбросило белый флаг еще до того, как было пущено первое ядро.
Как могу я описать красоту Хью простыми словами? Черные значки на странице никогда не смогут передать невыразимое, неописуемое изящество и непреодолимый магнетизм, которым обладал, и обладает, Хью. Те из вас, кто видел его в одном из множества фильмов или телевизионных ролей, знают, о чем я говорю, хотя эти несовершенные средства никогда не смогут передать то затопляющее очарование, которое есть у Хью, и только у Хью. Первое, что замечаешь в нем, по крайней мере, это было первое, что я заметил - это его голубые, голубые глаза. Не пресный цвет китайского фарфора, не грязноватый помойный цвет моих собственных глаз, но чистый яркий цвет сапфира. Его глаза были цвета летнего неба над моим любимым Норфолком, где я, шестилетний и чумазый, катил на велосипеде по грязным тропинкам, вдыхая запахи трав на полях и чувствуя себя настолько счастливым и свободным, насколько я вообще бывал в своей жизни. Я мог бы утопить себя в глаза Хью и быть счастливым, наисчастливейшим из людей. В реальности, все, что я мог исторгнуть из себя в последующие месяцы после нашего знакомства – это до отвратительного сентиментальные оды его голубым глазам. Воздержусь, ради себя и Хью, от неловкости выставлять эти противнейшие обмылки "поэзии" здесь, тем самым, освобождая вас от болезненного напряжения глаз при чтении моей околесицы.
***
Следующее, что привлекло мое внимание, это его пленительно подвижное лицо. У него был самый забавный из виденных мной губной желобок ("фильтрум" – подсказал мой утомительно-помпезный мозг), располагающая улыбка, одновременно дерзкая и застенчивая; высокие скулы, очаровательно пылавшие розовым цветом, и твердая линия нижней челюсти, переходящая в изящную длинную шею. Эта длинная шея, в свою очередь, вела к длинному, стройному телу. Долговязому, но мускулистому. Не перекачанному, но достаточно сильному, чтобы заявить миру, что это мальчик – молодой мужчина – в своей первобытной красоте. Все это великолепие было увенчано копной непокорных светло-каштановых кудрей. Он был всего на несколько дюймов ниже меня, и вдвоем мы легко превосходили по росту всех парней в комнате.
Хью был красив, как симфония или картина старых мастеров – красотой, которая с годами только увеличивается, становясь глубже и явственнее. Мое первое впечатление было, конечно, подтверждено со временем. Если бы только я мог заставить его поверить в это!! Хью покраснел бы, читая эти слова – он обезоруживающе, разочаровывающе скромен, и не может видеть свою привлекательность. Все это пролетело в моем сознании в первые минуты нашей встречи, и изменило меня навсегда.
Вы можете насмехаться, вы можете глумиться, называя меня лживым ублюдком, но я готов пройти через детектор лжи и дать любую клятву в том, что я знал, я знал в ту же секунду, что Хью станет сжигающей, пожирающей и всепоглощающей страстью моей жизни. Я знал, что никогда не буду желать, никогда не буду любить, никогда не буду вожделеть, никогда я не буду совпадать так ни с кем, как с Хью. Так и случилось. Я не верю в фатум или судьбу или направляющую длань Господню, или ангела хранителя, или особое расположение звезд и луны, но я искренне верю, что нам с Хью было предначертано найти друг друга. Если бы мы не встретились той ночью, мы встретились бы как-то по-другому. Я не считаю себя религиозным человеком, ни тем более суеверным, но Хью и я…. это было неизбежно, неотвратимо. Мысль о возможности никогда не встретить Хью, никогда не быть с ним в этой жизни, просто-напросто слишком пугающая, чтобы родиться в моей голове. Я отказываюсь рассматривать такую возможность. Я все равно бы его нашел.
***
Но я отклонился. Назад, в ночь вечеринки.
Насколько он был красив, Хью, настолько же и умен. Я обнаружил, к своему глубокому удивлению, что он мог заставить меня смеяться. Он шутил легко, как дышал. Я привык быть клоуном в любой толпе, но его юмор был настолько же тонким и скромным, насколько явным и невыносимо показушным был мой. Он без усилий покорил меня своими взглядами на преподавателей, сокурсников и публичных людей.
Мы проговорили много часов тем первым вечером. Я бесстыдно окуппировал его внимание, планируя тем временем соблазнение. Соблазнение на самом деле не есть правильное слово, уже тогда я знал, что не буду удовлетворен парой кувырков в постеле, как это было в случае с Мэттью. Скажем, скорее, я планировал его завоевание. Я должен был сделать его своим – телом, сердцем и душой. Мое вожделение было непобедимым, как мой инстинкт выживания, и насквозь эгоистичным. Но я знал, что должен продвигаться осторожно, поскольку любое неосторожное движение могло обратить в бегство это божественное создание, и его потеря обернется для меня полным жизненным крахом.
Естественно, сексуальные импульсы молодого человека – которые сегодня мы бы свалили на "гормоны" – гораздо сильнее слабых сигналов рационального мозга, особенно, когда химические соединения галопируют с кровью по организму, усиленные алкоголем и марихуаной. Так и случилось со мной, когда Хью стал моим. В стенном шкафу. Той ночью.
Я рассудил, что для нас двоих будет лучше прикинуться, сейчас или позже, что это был просто пьяный эксперимент, отличный, яростный и ничего не значащий перепих. Но для меня он значил все. Мы ввалились вместе в узкое пространство, он – прижавшись спиной к стене, я – прижав ладони к кирпичам над его плечами, до полного завершения, отчаянно, грубо и без всякого изящества. Это было быстро, это было беспорядочно, это точно оставило отметины на наших гениталиях, и это был самый блаженный оргазм, который я когда-либо испытывал.
***
Позже, когда мы вывалились из шкафа, он уже выглядел виноватым и пристыженным и старался не встречаться со мной глазами, говоря поспешное «спокойной ночи». Он оставил меня там, физически насыщенным, но еще более одиноким. Это оставило отметину, которая будет лежать на нас годы.
Я все еще задаю себе вопрос, даже сегодня, как могли развиваться события, если бы я тогда смог удержать себя, не заходить так быстро и так далеко. Хотел бы я, теперешний, встряхнуть молодого себя и сказать, что нужна хоть унция терпения, что терпение вознаградится. Но, конечно, это ничего не изменило бы – мое юное Я только отпрянуло бы с издевкой от седого мягкотелого средневозрастного козла, указывающего ему, как вести любовные дела. Но я и не знаю толком, что произошло бы, если бы я действительно сдержался тогда. Может быть, все было бы еще хуже, может быть у меня бы никогда не было его. В любом случае, нет смысла гадать. Это случилось. Каким-то образом я добрался до Кембриджа на следующее утро, не помню даже как. Я точно помню, что я думал о том, чтотолько что потерял мой единственный шанс на счастье.
В результате, я оказался раздавлен развалинами собственной депрессии. Я и раньше испытывал это гадкое страдание, пребывал в упадке духа и одиночестве, и все это мне еще предстояло испытать теперь. Дважды я опускался до самого эгоистичного, жалкого и недостойного акта, пытаясь избавиться от собственной жизни. Сделал ли бы я это, наконец, по этому случаю, я не знаю, поскольку в тот момент, когда я сидел после вечеринки в своей комнате в Кембридже, ощущая, как черный груз безысходности повисает в моей груди, раздался стук, и в дверь просунулась голова Хью.
***
Его волосы были взъерошены и блестели влагой после недавнего душа. Он был одет в самый отвратительный горчично-желтый джемпер грубой вязки и обтягиваюшие джинсы. При виде его я впал в эйфорию, конечно, но и растерялся не менее – я спрашивал себя, что могло заставить его искать встречи со мной после столь явной досады и отвращения к нашему вчерашнему свиданию. Он уже был красен как рак. Мое тело отреагировало так же, как и при первой встрече – он имел огромную и необъяснимую силу над моей автономной нервной системой, и мне положительно захотелось сорвать с него эту нелепую одежду, бросить на кровать и тщательнейшим образом оттрахать. Однако, на этот раз, я сыграл благоразумно. Я дам ему инициативу, и буду следовать за ним. Я не повторю одну и ту же ошибку дважды.
"O, привет - Гарри, не так ли?" - начал я, небрежно.
"Ну, вообще-то, Хью", - сказал он.
"O, точно, Хью. Прости, вчера вечером я был настолько в кусках, что удивляюсь, как не забыл и свое собственное имя. Даже если бы я поимел кого-то в платяном шкафу, я бы не имел об этом ни малейшего понятия", – я улыбнулся ему самой лживой из своих улыбок полного раскаяния.
Очаровательно. Румянец на его щеках принял еще более глубокий пурпурный цвет, и он начал заикаться. "Извини, я не должен был, я имею в виду, я, я только… " – он повернулся, чтобы уйти. Этого не стоило делать совсем.
"Нет, нет, не уходи! Я могу не помнить всего, но я точно помню, что мы с тобой говорили об интересных вещах – твое описание Маргарет Тэтчер было положительно блестящим. Входи, садись, чувствуй себя как дома. Что привело тебя в мою скромную обитель?".
Неуклюже, как выпавший из гнезда птенец, он уселся на предложенный мною стул, ерзая и посматривая по сторонам, как школьник, вызванный к директору за провинность. Он был абсолютно неотразим.
"Ну, вчера мы говорили о «Фамильной чести Вустеров», я сказал, что хотел бы ещ раз прочесть его, и ты предложил мне взять у тебя книгу", - оттарабанил он.
Слава Богу, вчера я достаточно владел собой, чтобы дать ему этот старый предлог с одалживанием книги! Я поздравил себя за предусмотрительность.
"O, да, уверен, что она где-то здесь", – сказал я, неопределенным жестом указывая на мои переполненные книжные полки.
Мы непринужденно болтали, соскользнув в комфортное приятельство. Я зажег сигарету, и его взгляд сфокусировался с лестным вниманием на моих губах, выпускающих дым из легких. Я поднял одну бровь и предложил ему мою сигарету, он взял ее, а я вытащил вторую из пачки и зажег ее, определенно решив попытать счастья еще разок.
"Итак, - сказал я беззаботно. - Ты был на вечеринке с Эммой, так? Вы двое… вместе?".
Сжав губы и выпустив струйку дыма в комнату, он поднял бровь: "А что, вообразил меня для себя?".
Ого, а у котенка есть когти, - подумал я. "Конечно, а кто бы не вообразил?", - ухмыльнулся я, предоставляя ему решать, шутка это или нет.
Градус его румянца подскочил, но он не стал развивать тему. Вместо этого он ответил на мой первоначальный вопрос.
"Нет, я встречался с Эммой немного, но сейчас мы просто друзья", - сказал он.
Я решил испытать судьбу еще немного. "Ты встречаешься с кем-то еще?".
"Ничего серьезного", - сказал он, глядя прямо мне в глаза. Я улыбнулся.
"Хорошо".
***
Следующие несколько недель были посвящены процессу «понравиться». Я был уже влюблен – это просто, все это могут. Но мне никто и никогда не нравился, как Хью. И что самое удивительное, похоже, я тоже нравился ему. Неуверен, что до этого я кому-нибудь нравился. Меня любили? – Да. Моя мама точно любила меня, моя сестра Джо обожала меня, даже мои отец и брат, на свой особый манер, искренне любили. Другие, тоже, восхищались мной. Своим отвратительным бойким языком и актерством я увлажнил и умаслил свой путь в публичной школе, тюрьме, и даже в первые годы в Кембридже. Но при всем при этом, я всегда чувствовал дистанцию, пространство, стену между собой и остальным миром. Они видел только то, что я позволял им видеть. Они были очарованы или обижены, изнасилованы или развлечены, но никогда я не шел дальше этого.
Хью видел меня. Он был первым человеком способным на это, и я думаю, что он и останется единственным, обладающим этим сомнительным достоинством. Он понимал меня, и понимает меня инстинктивно. Никогда мы не вели заумных бесед о нашем «внутреннем ребенке» или совпадении чакр, или о чем там еще принято говорить в новом веке, не было нужды. Он знал меня, я знал его. Этого было достаточно.
Не то, чтобы Хью знал обо мне все , нет, конечно. Я был тогда, как и сейчас, достаточно умным манипулятором, изворотливым мошенником, мухлевщиком и трюкачом. Например, я запомнил его классное расписание, расписание его тренировок по гребле (он уже не участвовал в соревнованиях, но поддерживал форму), его учебное расписание, знал, где он обедал и где отдыхал. И я организовывал «неожиданные встречи» по крайней мере, пару раз в неделю. Никогда достаточно часто, чтобы он мог что-либо заподозрить, никогда достаточно редко, чтобы выпасть из его мыслей. Я был легок и беспечен при всех этих встречах, чтобы не спугнуть свое сокровище.
***
С его стороны, похоже, он даже радовался моей компании. Приходил ко мне в комнату пару вечеров в неделю. К концу первой недели знакомства мы уже писали вместе, и все та же удивительная алхимия, что питала нашу дружбу, связала воедино наши писательские таланты таким образом, что результат наших совместных усилий был гораздо более впечатляющим, чем их отдельные составляющие.
Он застенчиво признался мне через пару дней, что сам попросил Эмму познакомить нас – он видел меня в спектакле и хотел предложить сотрудничество. Конечно, я был естественно и необычайно польщен этим признанием. В свою очередь я не признался ему, что был по уши влюблен в него, что планировал свои дни вокруг наших «нечаянных» встреч, что каждая моя мысль и, особенно, самые затаенные, были о нем.
Действительно, давайте поговорим об этих затаенных мыслях. Сны, о, мои сны! Никогда раньше я настолько не был зачумлен этим проклятием школьников - ночными поллюциями. Конечно, была пара таких эпизодов, но это было давно и не стоило воспоминаний и беспокойства.
Я был счастлив, что у меня есть отдельная комната в общежитии, поскольку практически каждый чертов вечер я подвергался пыткам эротическими сновидениями, о которых я даже не помышлял наяву. В каждом из них, естественно, главным героем был Хью, и каждое последующее было нашпиговано извращенной порнографией, еще плотнее предыдущей.
Некоторые из снов были относительно невинны, отражая совместное времяпрепровождение в моей комнате, в его комнате, в пустых комнатах на вечеринках, где угодно, где мы могли бы остаться вдвоем в относительном уединении. Мы превращались в переплетение наших рук и ног, и во многих моих снах, я переживал то, что случалась наяву, лаская его или работая ртом.
В других своих снах, я такое творил с Хью, что я сам краснею при воспоминании об этом. Я брал его, еще и еще, до отказа погружая свой член в его прекрасные крепкие ягодицы. Чувствовать его – было за пределами всего осязаемо, что я когда-либо знал. В моих снах, он подчинялся мне полностью, умоляя меня взять его, присвоить его, обладать им безраздельно. И я с радостью подчинялся, поначалу, медленно, нежно, затем, всаживая в него все жестче и быстрее, пока оба мы не начинали захлебываться, вздрагивать и стонать. Его анус сжимал мой эрегированный член, его ноги обвивали мое тело, насаживая его еще глубже. Я входил в него, и он взрывался спермой между нашими телами. Были и другие сны, в которых я привязывал его запястья и лодыжки к кровати, и с силой присасывался к его нежной коже, оставляя отметины по всему телу. Однажды, я помню, мне приснилось, что я мочился на него, помечая свою собственность на самый первобытный манер, заявляя свою территорию. Должен признать, что память об этом сне все еще имеет невероятную силу надо мной. Я едва могу сдерживать возбуждение, просто печатая эти слова. В другом сне – но нет, на это не способна даже такая повернутая на исповедях шлюха, как я. Некоторые вещи лучше оставить нерассказанными. Я не стыжусь своих желаний, но уверен, что по своим наклонностям я определенно отношусь к меньшинству, и потому не хочу смущать или вызывать отвращение у читателя своими самыми изощренными фантазиями.
***
Никогда он не трахал меня, ни в жизни, ни во сне. Я бы никогда не посмел подтолкнуть Хью к мысли о том, что я возьму его. Но в своих снах, я имел его каждую ночь, во всех немыслимых позах, которые только могло представить мое извращенное воображение. Я трахал его в уединении и на людях, на сцене перед публикой, в кровати моих родителей (уверен, доктору Фрейду было бы, что сказать об этом), в поле, полном маргариток, в комнате, заполненной преподавателями, которые оценивали мой уровень подготовки. Я трахал его стоя и лежа, и сидя, и во всех других вариациях, описанных в Кама Сутре, и не описанных в ней. Во сне я говорил с ним о том, о чем никогда не отважился бы сказать наяву. Я изливал свою душу, говорил о своей любви к нему, о моем обожании, о том, как я нуждаюсь в нем, и что не переживу разлуки, что хочу провести каждый оставшийся день мой жизни, покоряя его. И в моих снах он отвечал мне взаимностью.
Мои сны были также реальны для меня, как и явь. Каждая деталь была яркой и четкой, краски сочны, а звук бесподобен. Ощущение кожи Хью, его жар, удары его сердца, звуки его голоса, вкус его губ, все это окружало меня, как только я закрывал глаза и уплывал в ночь. Несмотря на то, что я мастурбировал чаще, чем когда-либо в своей жизни, я просыпался по утрам посреди простыней, мокрых от пота и семени, все еще окруженный туманными обрывками сна, самой высокой интенсивности и эротичности, какие я переживал когда-либо в своей жизни. Выйти из таких сновидений было подобно отлучению от сладкого блаженства рая, снова и снова. Сны… Сны были идеальны.
Наша реальная сексуальная жизнь была очень далека от моих снов.
Я знал, что наши отношения, какими бы они ни были, будут длиться только до тех пор, пока мы оба можем притворяться, что они для нас ничего не означают. Пару раз, когда я приоткрывал чуть больше правды выражением своих глаз или болтливым языком, я видел плохо скрытую панику в его глазах, и я немедленно шутил или делал умные замечания, убаюкивая его до ощущения безопасности. Таким образом, мы оба вели себя так, будто ничего не произошло, а если что-то и было, то только юношеский взбрык, спуск излишней напряженности, только эксперимент или только забава, или только что-нибудь, короче все, кроме того, чем я так отчаянно хотел, чтобы оно являлось.
Я подчинился необходимости довольствоваться тем, что у меня было – по правде говоря, я и не полагал, что заслуживал большего. И если какая-то часть меня предательски настаивала, было легко ее игнорировать, когда он лежал в моей кровати, со спутанными волосами, раскрасневшимся лицом, сбившимся дыханием, со взглядом, остановившимся на мне, отчаянно сдерживая стоны, чтобы его не услышали через бумажно-тонкие стены, когда я сжимал его твердый член во рту.
Всему колледжу было известно, что я был громогласно, практически агрессивно гомосексуален. Что у меня была свита преданных мальчиков, которые кормили меня чищенным виноградом и угождали любой моей сексуальной прихоти. Также было общеизвестно, что я лишил девственности половину команды регби и всех членов Хора Королевского Колледжа. Как и большинством общеизвестных фактов, ничего из этого не приближалось к истине ни на йоту.
Не было никого, только Хью. Частично причиной тому была моя глубокая неуверенность и в своем теле, и в себе самом. Но даже без этого, как только я встретил Хью, я потерял интерес к любому, кто им не являлся. Конечно, никто не подозревал что-нибудь большее в наших отношениях, чем дружбу - в конце концов, то, что Хью был натуралом, было столь же очевидно, как и то, что я был геем. Естественно появлялись шуточки, но они не означали ничего.
В своих предыдущих сексуальных связях я интересовался в основном получением удовольствия. Никогда я намеренно не оставлял партнера неудовлетворенным, но, искренне говоря, я всегда полагал, что это цена, которую каждый должен был заплатить за собственное удовольствие. Но не с Хью. С Хью я был полностью отравлен идеей довести его до экстаза и мало беспокоился о собственном удовлетворении. Каждый стон, который мне удавалось вырвать из его уст, был моей победой, каждый сдавленный вскрик – наградой. Видеть его лицо в тот момент, когда его большой тяжелый член пульсировал и извергался в моей руке или во рту, было практически религиозным наслаждением.
Чаще всего к концу нашей битвы он оказывался полностью обнаженным, в то время как я оставался практически или полностью одетым. Это устраивало нас обоих. Мне это подходило из-за моего комплекса неполноценности, особенно, относительно моего бледного, мягкого, покрытого гусиной кожей, дряблого тела, которые оказывалось еще более отвратительным в сравнении с его загорелым, мускулистым, здоровым торсом. Опять это слово, здоровый. Я ненавидел слово, но я любил стройное тело Хью, которое излучало здоровье каждой своей частичкой. Он совершенно не отдавал себе отчета в своей привлекательности, как я уже говорил, и никогда не давал мне понять ни словом, ни делом, что я физически непривлекателен, но я всегда остро это чувствовал.
Его это устраивало, поскольку он всегда отрицал свою сексуальность, а заодно и наши отношения, и все что они значили, могли значить, или не значили, но должны бы были значить. Он мог расслабиться настолько, чтобы дать мне возможность доставить ему удовольствие – он едва ли мог этому помешать. Я соблазнял его при каждой возможности, легко и беспощадно – но когда приходило его время ответить взаимностью, знакомая паника вновь поднималась из глубины его глаз, и я видел, что для него все становится слишком реальным. Таким образом я взял в привычку начинать разговор сразу после того, как он приходил в себя после оргазма, предупреждая обоюдное смущение. Мы оба старательно игнорировали булыжник, впирающий из моих брюк, и когда Хью уходил, я брал свой бедный член в руку, закрывал глаза и прокручивал на внутреннем экране, только что произошедшее. Обычно я кончал секунд за семь.
Ни в коем случае я не хочу сказать, что Хью был эгоистичным любовником. В его теле не было – и сейчас нет – ни единой эгоистичной косточки. Несколько раз он отвечал мне взаимностью, и это самые сладкие моменты в видеотеке моей памяти. Я все еще стряхиваю с них пыль и проигрываю в воображении по особым случаям. Но после того как он позволял себе отдастся нашему общему голоду, он бежал от меня дальше и быстрее, и оставался в отдалении дольше. Для меня это стало постоянной дилеммой. Предложит ли он что-то в этот раз? Должен ли я принять это или мягко отклонить его внимание? Стоят ли моменты – хоть и бесценные – наслаждения тех дней или недель отчуждения с его стороны и тревоги с моей?
Эти вопросы занимали мои дни, в то время, как сны о нем наполняли мои ночи. Даже если я желал простых ответов, я знал, что их нет. И сейчас, я не могу сделать ничего другого, только продолжать следовать взятому мною курсу, выискивая возможности оставаться рядом с ним, и казаться при этом безразличным.
Это было сумасшествие, это была агония, это было блаженство. Оно пожирало меня. Хью пожирал меня, и я никогда не желал, чтобы это прекратилось.
URL записиВ июле прошлого года я узнала, кто такой Стивен Фрай, пару месяцев до этого я узнала, кто такой Хью Лори. С тех пор моя жизнь уже никогда не была той же. Это фик, был первым, на который я наткнулась в сети. Прошло полтора года, а я помню его почти наизусть.
Название: НАЧАЛО
Автор: Sky Blue Reverie skyblue-reverie.livejournal.com/16822.html
Пейринг: Стивен Фрай/Хью Лори
Категория: NC-17
Кол-во слов: приблизительно 5000
Добавлено (27.07.2008, 00:14)
Возможно ли переоценить важность моей встречи с Хью Лори? читать дальшеСамо течение моей жизни было грубо повернуто в сторону, и мое существование отныне вращалось только вокруг него. Всегда. Конечно, я влюбился в него немедленно. Мои чувства к Мэттью, самому первому мальчику, которого я любил, были одинокой каплей английского дождя по сравнению с тропическим цунами моей любви к Хью. Она переполняла меня, поглощала мою душу. Она все еще пожирает меня.
Эмма Томпсон представила нас друг другу на вечеринке во время Эдинбургского фестиваля 1980 года. Это предложение способно выразить только убогую, биографическую скуку этого факта, но даже и близко не приведет к пониманию жизненной его глубины – ощущению, которое я остро осознал в тот момент, когда это произошло. Я пожал его руку, взглянул в невозможно голубые глаза, и со мной было покончено, finito, caput. Сердце замертво рухнуло в желудок, и возмутительные поверхностно-сладенькие стихи засочились из моих глубин. Любовь с первого взгляда, какое отвратительное клише, но я на собственной шкуре пережил доказательства ее существования. К счастью для меня, мой рот продолжал выплевывать бессвязные остроты, в то время как мои внутренности беспомощно сжимались, член болезненно твердел, а мое сердце, как упоминалось раньше, сдалось и выбросило белый флаг еще до того, как было пущено первое ядро.
Как могу я описать красоту Хью простыми словами? Черные значки на странице никогда не смогут передать невыразимое, неописуемое изящество и непреодолимый магнетизм, которым обладал, и обладает, Хью. Те из вас, кто видел его в одном из множества фильмов или телевизионных ролей, знают, о чем я говорю, хотя эти несовершенные средства никогда не смогут передать то затопляющее очарование, которое есть у Хью, и только у Хью. Первое, что замечаешь в нем, по крайней мере, это было первое, что я заметил - это его голубые, голубые глаза. Не пресный цвет китайского фарфора, не грязноватый помойный цвет моих собственных глаз, но чистый яркий цвет сапфира. Его глаза были цвета летнего неба над моим любимым Норфолком, где я, шестилетний и чумазый, катил на велосипеде по грязным тропинкам, вдыхая запахи трав на полях и чувствуя себя настолько счастливым и свободным, насколько я вообще бывал в своей жизни. Я мог бы утопить себя в глаза Хью и быть счастливым, наисчастливейшим из людей. В реальности, все, что я мог исторгнуть из себя в последующие месяцы после нашего знакомства – это до отвратительного сентиментальные оды его голубым глазам. Воздержусь, ради себя и Хью, от неловкости выставлять эти противнейшие обмылки "поэзии" здесь, тем самым, освобождая вас от болезненного напряжения глаз при чтении моей околесицы.
***
Следующее, что привлекло мое внимание, это его пленительно подвижное лицо. У него был самый забавный из виденных мной губной желобок ("фильтрум" – подсказал мой утомительно-помпезный мозг), располагающая улыбка, одновременно дерзкая и застенчивая; высокие скулы, очаровательно пылавшие розовым цветом, и твердая линия нижней челюсти, переходящая в изящную длинную шею. Эта длинная шея, в свою очередь, вела к длинному, стройному телу. Долговязому, но мускулистому. Не перекачанному, но достаточно сильному, чтобы заявить миру, что это мальчик – молодой мужчина – в своей первобытной красоте. Все это великолепие было увенчано копной непокорных светло-каштановых кудрей. Он был всего на несколько дюймов ниже меня, и вдвоем мы легко превосходили по росту всех парней в комнате.
Хью был красив, как симфония или картина старых мастеров – красотой, которая с годами только увеличивается, становясь глубже и явственнее. Мое первое впечатление было, конечно, подтверждено со временем. Если бы только я мог заставить его поверить в это!! Хью покраснел бы, читая эти слова – он обезоруживающе, разочаровывающе скромен, и не может видеть свою привлекательность. Все это пролетело в моем сознании в первые минуты нашей встречи, и изменило меня навсегда.
Вы можете насмехаться, вы можете глумиться, называя меня лживым ублюдком, но я готов пройти через детектор лжи и дать любую клятву в том, что я знал, я знал в ту же секунду, что Хью станет сжигающей, пожирающей и всепоглощающей страстью моей жизни. Я знал, что никогда не буду желать, никогда не буду любить, никогда не буду вожделеть, никогда я не буду совпадать так ни с кем, как с Хью. Так и случилось. Я не верю в фатум или судьбу или направляющую длань Господню, или ангела хранителя, или особое расположение звезд и луны, но я искренне верю, что нам с Хью было предначертано найти друг друга. Если бы мы не встретились той ночью, мы встретились бы как-то по-другому. Я не считаю себя религиозным человеком, ни тем более суеверным, но Хью и я…. это было неизбежно, неотвратимо. Мысль о возможности никогда не встретить Хью, никогда не быть с ним в этой жизни, просто-напросто слишком пугающая, чтобы родиться в моей голове. Я отказываюсь рассматривать такую возможность. Я все равно бы его нашел.
***
Но я отклонился. Назад, в ночь вечеринки.
Насколько он был красив, Хью, настолько же и умен. Я обнаружил, к своему глубокому удивлению, что он мог заставить меня смеяться. Он шутил легко, как дышал. Я привык быть клоуном в любой толпе, но его юмор был настолько же тонким и скромным, насколько явным и невыносимо показушным был мой. Он без усилий покорил меня своими взглядами на преподавателей, сокурсников и публичных людей.
Мы проговорили много часов тем первым вечером. Я бесстыдно окуппировал его внимание, планируя тем временем соблазнение. Соблазнение на самом деле не есть правильное слово, уже тогда я знал, что не буду удовлетворен парой кувырков в постеле, как это было в случае с Мэттью. Скажем, скорее, я планировал его завоевание. Я должен был сделать его своим – телом, сердцем и душой. Мое вожделение было непобедимым, как мой инстинкт выживания, и насквозь эгоистичным. Но я знал, что должен продвигаться осторожно, поскольку любое неосторожное движение могло обратить в бегство это божественное создание, и его потеря обернется для меня полным жизненным крахом.
Естественно, сексуальные импульсы молодого человека – которые сегодня мы бы свалили на "гормоны" – гораздо сильнее слабых сигналов рационального мозга, особенно, когда химические соединения галопируют с кровью по организму, усиленные алкоголем и марихуаной. Так и случилось со мной, когда Хью стал моим. В стенном шкафу. Той ночью.
Я рассудил, что для нас двоих будет лучше прикинуться, сейчас или позже, что это был просто пьяный эксперимент, отличный, яростный и ничего не значащий перепих. Но для меня он значил все. Мы ввалились вместе в узкое пространство, он – прижавшись спиной к стене, я – прижав ладони к кирпичам над его плечами, до полного завершения, отчаянно, грубо и без всякого изящества. Это было быстро, это было беспорядочно, это точно оставило отметины на наших гениталиях, и это был самый блаженный оргазм, который я когда-либо испытывал.
***
Позже, когда мы вывалились из шкафа, он уже выглядел виноватым и пристыженным и старался не встречаться со мной глазами, говоря поспешное «спокойной ночи». Он оставил меня там, физически насыщенным, но еще более одиноким. Это оставило отметину, которая будет лежать на нас годы.
Я все еще задаю себе вопрос, даже сегодня, как могли развиваться события, если бы я тогда смог удержать себя, не заходить так быстро и так далеко. Хотел бы я, теперешний, встряхнуть молодого себя и сказать, что нужна хоть унция терпения, что терпение вознаградится. Но, конечно, это ничего не изменило бы – мое юное Я только отпрянуло бы с издевкой от седого мягкотелого средневозрастного козла, указывающего ему, как вести любовные дела. Но я и не знаю толком, что произошло бы, если бы я действительно сдержался тогда. Может быть, все было бы еще хуже, может быть у меня бы никогда не было его. В любом случае, нет смысла гадать. Это случилось. Каким-то образом я добрался до Кембриджа на следующее утро, не помню даже как. Я точно помню, что я думал о том, чтотолько что потерял мой единственный шанс на счастье.
В результате, я оказался раздавлен развалинами собственной депрессии. Я и раньше испытывал это гадкое страдание, пребывал в упадке духа и одиночестве, и все это мне еще предстояло испытать теперь. Дважды я опускался до самого эгоистичного, жалкого и недостойного акта, пытаясь избавиться от собственной жизни. Сделал ли бы я это, наконец, по этому случаю, я не знаю, поскольку в тот момент, когда я сидел после вечеринки в своей комнате в Кембридже, ощущая, как черный груз безысходности повисает в моей груди, раздался стук, и в дверь просунулась голова Хью.
***
Его волосы были взъерошены и блестели влагой после недавнего душа. Он был одет в самый отвратительный горчично-желтый джемпер грубой вязки и обтягиваюшие джинсы. При виде его я впал в эйфорию, конечно, но и растерялся не менее – я спрашивал себя, что могло заставить его искать встречи со мной после столь явной досады и отвращения к нашему вчерашнему свиданию. Он уже был красен как рак. Мое тело отреагировало так же, как и при первой встрече – он имел огромную и необъяснимую силу над моей автономной нервной системой, и мне положительно захотелось сорвать с него эту нелепую одежду, бросить на кровать и тщательнейшим образом оттрахать. Однако, на этот раз, я сыграл благоразумно. Я дам ему инициативу, и буду следовать за ним. Я не повторю одну и ту же ошибку дважды.
"O, привет - Гарри, не так ли?" - начал я, небрежно.
"Ну, вообще-то, Хью", - сказал он.
"O, точно, Хью. Прости, вчера вечером я был настолько в кусках, что удивляюсь, как не забыл и свое собственное имя. Даже если бы я поимел кого-то в платяном шкафу, я бы не имел об этом ни малейшего понятия", – я улыбнулся ему самой лживой из своих улыбок полного раскаяния.
Очаровательно. Румянец на его щеках принял еще более глубокий пурпурный цвет, и он начал заикаться. "Извини, я не должен был, я имею в виду, я, я только… " – он повернулся, чтобы уйти. Этого не стоило делать совсем.
"Нет, нет, не уходи! Я могу не помнить всего, но я точно помню, что мы с тобой говорили об интересных вещах – твое описание Маргарет Тэтчер было положительно блестящим. Входи, садись, чувствуй себя как дома. Что привело тебя в мою скромную обитель?".
Неуклюже, как выпавший из гнезда птенец, он уселся на предложенный мною стул, ерзая и посматривая по сторонам, как школьник, вызванный к директору за провинность. Он был абсолютно неотразим.
"Ну, вчера мы говорили о «Фамильной чести Вустеров», я сказал, что хотел бы ещ раз прочесть его, и ты предложил мне взять у тебя книгу", - оттарабанил он.
Слава Богу, вчера я достаточно владел собой, чтобы дать ему этот старый предлог с одалживанием книги! Я поздравил себя за предусмотрительность.
"O, да, уверен, что она где-то здесь", – сказал я, неопределенным жестом указывая на мои переполненные книжные полки.
Мы непринужденно болтали, соскользнув в комфортное приятельство. Я зажег сигарету, и его взгляд сфокусировался с лестным вниманием на моих губах, выпускающих дым из легких. Я поднял одну бровь и предложил ему мою сигарету, он взял ее, а я вытащил вторую из пачки и зажег ее, определенно решив попытать счастья еще разок.
"Итак, - сказал я беззаботно. - Ты был на вечеринке с Эммой, так? Вы двое… вместе?".
Сжав губы и выпустив струйку дыма в комнату, он поднял бровь: "А что, вообразил меня для себя?".
Ого, а у котенка есть когти, - подумал я. "Конечно, а кто бы не вообразил?", - ухмыльнулся я, предоставляя ему решать, шутка это или нет.
Градус его румянца подскочил, но он не стал развивать тему. Вместо этого он ответил на мой первоначальный вопрос.
"Нет, я встречался с Эммой немного, но сейчас мы просто друзья", - сказал он.
Я решил испытать судьбу еще немного. "Ты встречаешься с кем-то еще?".
"Ничего серьезного", - сказал он, глядя прямо мне в глаза. Я улыбнулся.
"Хорошо".
***
Следующие несколько недель были посвящены процессу «понравиться». Я был уже влюблен – это просто, все это могут. Но мне никто и никогда не нравился, как Хью. И что самое удивительное, похоже, я тоже нравился ему. Неуверен, что до этого я кому-нибудь нравился. Меня любили? – Да. Моя мама точно любила меня, моя сестра Джо обожала меня, даже мои отец и брат, на свой особый манер, искренне любили. Другие, тоже, восхищались мной. Своим отвратительным бойким языком и актерством я увлажнил и умаслил свой путь в публичной школе, тюрьме, и даже в первые годы в Кембридже. Но при всем при этом, я всегда чувствовал дистанцию, пространство, стену между собой и остальным миром. Они видел только то, что я позволял им видеть. Они были очарованы или обижены, изнасилованы или развлечены, но никогда я не шел дальше этого.
Хью видел меня. Он был первым человеком способным на это, и я думаю, что он и останется единственным, обладающим этим сомнительным достоинством. Он понимал меня, и понимает меня инстинктивно. Никогда мы не вели заумных бесед о нашем «внутреннем ребенке» или совпадении чакр, или о чем там еще принято говорить в новом веке, не было нужды. Он знал меня, я знал его. Этого было достаточно.
Не то, чтобы Хью знал обо мне все , нет, конечно. Я был тогда, как и сейчас, достаточно умным манипулятором, изворотливым мошенником, мухлевщиком и трюкачом. Например, я запомнил его классное расписание, расписание его тренировок по гребле (он уже не участвовал в соревнованиях, но поддерживал форму), его учебное расписание, знал, где он обедал и где отдыхал. И я организовывал «неожиданные встречи» по крайней мере, пару раз в неделю. Никогда достаточно часто, чтобы он мог что-либо заподозрить, никогда достаточно редко, чтобы выпасть из его мыслей. Я был легок и беспечен при всех этих встречах, чтобы не спугнуть свое сокровище.
***
С его стороны, похоже, он даже радовался моей компании. Приходил ко мне в комнату пару вечеров в неделю. К концу первой недели знакомства мы уже писали вместе, и все та же удивительная алхимия, что питала нашу дружбу, связала воедино наши писательские таланты таким образом, что результат наших совместных усилий был гораздо более впечатляющим, чем их отдельные составляющие.
Он застенчиво признался мне через пару дней, что сам попросил Эмму познакомить нас – он видел меня в спектакле и хотел предложить сотрудничество. Конечно, я был естественно и необычайно польщен этим признанием. В свою очередь я не признался ему, что был по уши влюблен в него, что планировал свои дни вокруг наших «нечаянных» встреч, что каждая моя мысль и, особенно, самые затаенные, были о нем.
Действительно, давайте поговорим об этих затаенных мыслях. Сны, о, мои сны! Никогда раньше я настолько не был зачумлен этим проклятием школьников - ночными поллюциями. Конечно, была пара таких эпизодов, но это было давно и не стоило воспоминаний и беспокойства.
Я был счастлив, что у меня есть отдельная комната в общежитии, поскольку практически каждый чертов вечер я подвергался пыткам эротическими сновидениями, о которых я даже не помышлял наяву. В каждом из них, естественно, главным героем был Хью, и каждое последующее было нашпиговано извращенной порнографией, еще плотнее предыдущей.
Некоторые из снов были относительно невинны, отражая совместное времяпрепровождение в моей комнате, в его комнате, в пустых комнатах на вечеринках, где угодно, где мы могли бы остаться вдвоем в относительном уединении. Мы превращались в переплетение наших рук и ног, и во многих моих снах, я переживал то, что случалась наяву, лаская его или работая ртом.
В других своих снах, я такое творил с Хью, что я сам краснею при воспоминании об этом. Я брал его, еще и еще, до отказа погружая свой член в его прекрасные крепкие ягодицы. Чувствовать его – было за пределами всего осязаемо, что я когда-либо знал. В моих снах, он подчинялся мне полностью, умоляя меня взять его, присвоить его, обладать им безраздельно. И я с радостью подчинялся, поначалу, медленно, нежно, затем, всаживая в него все жестче и быстрее, пока оба мы не начинали захлебываться, вздрагивать и стонать. Его анус сжимал мой эрегированный член, его ноги обвивали мое тело, насаживая его еще глубже. Я входил в него, и он взрывался спермой между нашими телами. Были и другие сны, в которых я привязывал его запястья и лодыжки к кровати, и с силой присасывался к его нежной коже, оставляя отметины по всему телу. Однажды, я помню, мне приснилось, что я мочился на него, помечая свою собственность на самый первобытный манер, заявляя свою территорию. Должен признать, что память об этом сне все еще имеет невероятную силу надо мной. Я едва могу сдерживать возбуждение, просто печатая эти слова. В другом сне – но нет, на это не способна даже такая повернутая на исповедях шлюха, как я. Некоторые вещи лучше оставить нерассказанными. Я не стыжусь своих желаний, но уверен, что по своим наклонностям я определенно отношусь к меньшинству, и потому не хочу смущать или вызывать отвращение у читателя своими самыми изощренными фантазиями.
***
Никогда он не трахал меня, ни в жизни, ни во сне. Я бы никогда не посмел подтолкнуть Хью к мысли о том, что я возьму его. Но в своих снах, я имел его каждую ночь, во всех немыслимых позах, которые только могло представить мое извращенное воображение. Я трахал его в уединении и на людях, на сцене перед публикой, в кровати моих родителей (уверен, доктору Фрейду было бы, что сказать об этом), в поле, полном маргариток, в комнате, заполненной преподавателями, которые оценивали мой уровень подготовки. Я трахал его стоя и лежа, и сидя, и во всех других вариациях, описанных в Кама Сутре, и не описанных в ней. Во сне я говорил с ним о том, о чем никогда не отважился бы сказать наяву. Я изливал свою душу, говорил о своей любви к нему, о моем обожании, о том, как я нуждаюсь в нем, и что не переживу разлуки, что хочу провести каждый оставшийся день мой жизни, покоряя его. И в моих снах он отвечал мне взаимностью.
Мои сны были также реальны для меня, как и явь. Каждая деталь была яркой и четкой, краски сочны, а звук бесподобен. Ощущение кожи Хью, его жар, удары его сердца, звуки его голоса, вкус его губ, все это окружало меня, как только я закрывал глаза и уплывал в ночь. Несмотря на то, что я мастурбировал чаще, чем когда-либо в своей жизни, я просыпался по утрам посреди простыней, мокрых от пота и семени, все еще окруженный туманными обрывками сна, самой высокой интенсивности и эротичности, какие я переживал когда-либо в своей жизни. Выйти из таких сновидений было подобно отлучению от сладкого блаженства рая, снова и снова. Сны… Сны были идеальны.
Наша реальная сексуальная жизнь была очень далека от моих снов.
Я знал, что наши отношения, какими бы они ни были, будут длиться только до тех пор, пока мы оба можем притворяться, что они для нас ничего не означают. Пару раз, когда я приоткрывал чуть больше правды выражением своих глаз или болтливым языком, я видел плохо скрытую панику в его глазах, и я немедленно шутил или делал умные замечания, убаюкивая его до ощущения безопасности. Таким образом, мы оба вели себя так, будто ничего не произошло, а если что-то и было, то только юношеский взбрык, спуск излишней напряженности, только эксперимент или только забава, или только что-нибудь, короче все, кроме того, чем я так отчаянно хотел, чтобы оно являлось.
Я подчинился необходимости довольствоваться тем, что у меня было – по правде говоря, я и не полагал, что заслуживал большего. И если какая-то часть меня предательски настаивала, было легко ее игнорировать, когда он лежал в моей кровати, со спутанными волосами, раскрасневшимся лицом, сбившимся дыханием, со взглядом, остановившимся на мне, отчаянно сдерживая стоны, чтобы его не услышали через бумажно-тонкие стены, когда я сжимал его твердый член во рту.
Всему колледжу было известно, что я был громогласно, практически агрессивно гомосексуален. Что у меня была свита преданных мальчиков, которые кормили меня чищенным виноградом и угождали любой моей сексуальной прихоти. Также было общеизвестно, что я лишил девственности половину команды регби и всех членов Хора Королевского Колледжа. Как и большинством общеизвестных фактов, ничего из этого не приближалось к истине ни на йоту.
Не было никого, только Хью. Частично причиной тому была моя глубокая неуверенность и в своем теле, и в себе самом. Но даже без этого, как только я встретил Хью, я потерял интерес к любому, кто им не являлся. Конечно, никто не подозревал что-нибудь большее в наших отношениях, чем дружбу - в конце концов, то, что Хью был натуралом, было столь же очевидно, как и то, что я был геем. Естественно появлялись шуточки, но они не означали ничего.
В своих предыдущих сексуальных связях я интересовался в основном получением удовольствия. Никогда я намеренно не оставлял партнера неудовлетворенным, но, искренне говоря, я всегда полагал, что это цена, которую каждый должен был заплатить за собственное удовольствие. Но не с Хью. С Хью я был полностью отравлен идеей довести его до экстаза и мало беспокоился о собственном удовлетворении. Каждый стон, который мне удавалось вырвать из его уст, был моей победой, каждый сдавленный вскрик – наградой. Видеть его лицо в тот момент, когда его большой тяжелый член пульсировал и извергался в моей руке или во рту, было практически религиозным наслаждением.
Чаще всего к концу нашей битвы он оказывался полностью обнаженным, в то время как я оставался практически или полностью одетым. Это устраивало нас обоих. Мне это подходило из-за моего комплекса неполноценности, особенно, относительно моего бледного, мягкого, покрытого гусиной кожей, дряблого тела, которые оказывалось еще более отвратительным в сравнении с его загорелым, мускулистым, здоровым торсом. Опять это слово, здоровый. Я ненавидел слово, но я любил стройное тело Хью, которое излучало здоровье каждой своей частичкой. Он совершенно не отдавал себе отчета в своей привлекательности, как я уже говорил, и никогда не давал мне понять ни словом, ни делом, что я физически непривлекателен, но я всегда остро это чувствовал.
Его это устраивало, поскольку он всегда отрицал свою сексуальность, а заодно и наши отношения, и все что они значили, могли значить, или не значили, но должны бы были значить. Он мог расслабиться настолько, чтобы дать мне возможность доставить ему удовольствие – он едва ли мог этому помешать. Я соблазнял его при каждой возможности, легко и беспощадно – но когда приходило его время ответить взаимностью, знакомая паника вновь поднималась из глубины его глаз, и я видел, что для него все становится слишком реальным. Таким образом я взял в привычку начинать разговор сразу после того, как он приходил в себя после оргазма, предупреждая обоюдное смущение. Мы оба старательно игнорировали булыжник, впирающий из моих брюк, и когда Хью уходил, я брал свой бедный член в руку, закрывал глаза и прокручивал на внутреннем экране, только что произошедшее. Обычно я кончал секунд за семь.
Ни в коем случае я не хочу сказать, что Хью был эгоистичным любовником. В его теле не было – и сейчас нет – ни единой эгоистичной косточки. Несколько раз он отвечал мне взаимностью, и это самые сладкие моменты в видеотеке моей памяти. Я все еще стряхиваю с них пыль и проигрываю в воображении по особым случаям. Но после того как он позволял себе отдастся нашему общему голоду, он бежал от меня дальше и быстрее, и оставался в отдалении дольше. Для меня это стало постоянной дилеммой. Предложит ли он что-то в этот раз? Должен ли я принять это или мягко отклонить его внимание? Стоят ли моменты – хоть и бесценные – наслаждения тех дней или недель отчуждения с его стороны и тревоги с моей?
Эти вопросы занимали мои дни, в то время, как сны о нем наполняли мои ночи. Даже если я желал простых ответов, я знал, что их нет. И сейчас, я не могу сделать ничего другого, только продолжать следовать взятому мною курсу, выискивая возможности оставаться рядом с ним, и казаться при этом безразличным.
Это было сумасшествие, это была агония, это было блаженство. Оно пожирало меня. Хью пожирал меня, и я никогда не желал, чтобы это прекратилось.
@темы: переводы, fanfiction